…во мраке ночи сыпались с неба лепестки лилий…

Однако все в его недолгой жизни было не напрасно – и то, чтов ней осталось, и то, чего уже не воротить никогда в этой жизни, в этом мире, ао другом людям знать до урочного времени не суждено, и это, пожалуй, к лучшему,а как же иначе…

Когда тоска и боль стали так мучительны, что пересталиощущаться, заполонив собою весь мир, он протянул руку, обмакнул перо иаккуратно стряхнул лишние чернила, чтобы не осквернить разлапистой кляксойбумагу с королевской печатью и собственноручной подписью его величества. И сзастывшим лицом, стараясь выводить буквы как можно аккуратнее и красивеепривыкшей более к шпаге и поводьям рукой, после слов «…жалуем шевалье Шарля деБатца д’Артаньяна де Кастельмора чином лейтенанта гвардии…» вписал «ротымушкетеров его высокопреосвященства кардинала».

И не было другой дороги, кроме этой, единственной.

Красноярск, июль 2002